Валерий Михайлов
ЕДИНЫЙ ГВОЗДЬ
ЛИА
(части 0 - 3)
0
|
Содержание: |
Единый
гвоздь. Повесть
(1)
(2)
(2)
(3)
(3)
(4)
|
|
|
|
|
|
Давным-давно,
когда люди и звери еще говорили на одном языке, жил на земле добрый
пастырь. Был он скорее не добрым а бесхарактерным. Такую бесхарактерность
люди часто путают с добротой, хотя, несомненно, добрым он тоже был.
И была у него отара овец, которые, кто как мог, пользовались его
бесхарактерность. Овцы норовили разбрестись по лесу, и ему приходилось
ночи напролет ходить и собирать их в отару, а иной раз нападала
на них лень, и тогда пастырь сам собирал для них траву. Издевались
овцы над ним, как хотели. К тому же, будучи практически без присмотра,
часто попадали они в неприятности, болели, а то и просто нападал
на них мор. И как пастырь с ними не мучился, стадо все сокращалось
и сокращалось. Стоило же ему выйти в деревню или просто оказаться
на людях, как все тут же начинали смеяться над ним. Смотрите, -
кричали люди, - вон идет чудо-пастырь, которого любая овца пасти
может.
Шел как-то пастырь по лесу, вдруг видит: глубокая яма, а в яме волк.
Совсем уже силы потерял от голода, давно, видать, в яму попал. Сжалился
пастырь над волком. Вытащил его из ямы, принес домой. Накормил,
отогрел.
- Чем я могу тебе отплатить? - спросил пастыря волк.
- О какой плате ты говоришь! Не ради платы я помог тебе.
- У тебя усталое лицо и печальный взгляд. Скажи, что тревожит тебя,
вдруг я смогу помочь?
- Вряд ли ты сможешь мне помочь.
- Тогда расскажи, чтобы просто облегчить душу.
- Ну хорошо, - сказал волку пастырь и рассказал ему о печали своей.
- Я могу тебе помочь, - сказал волк, немного подумав, - но тебе
придется отдать мне пол стада.
- Лучше потерять пол стада, чем все, - решил пастырь и дал волку
добро.
- Только ты должен сделать все, что я тебе скажу, - предупредил
пастыря волк.
Утром, когда все проснулись, выяснилось, что волк убежал в лес,
задрав перед этим самую жирную овцу. Проклял пастырь волка, объявив
его злом, да на этом дело и кончилось. Только повадился волк овец
драть. Если не в отаре, так в лесу обязательно кого-нибудь задушит.
Испугались овцы не на шутку, побежали к пастырю, а он только руками
разводит. Я вас предупреждал, говорит, что такая ваша жизнь до добра
не доведет. Поняли овцы, что без пастыря ждет всех их смерть, каяться
начали. Спаси нас, говорят, а мы на тебя, как на бога молиться будем.
Пообещали овцы во всем пастыря слушать, и стало у него стадо самое
лучшее в деревне, а если какая овца и начинала артачиться, так от
нее только рожки и ножки оставались.
1
Конечно, "Зеленый таракан" не закрытый клуб, да и не клуб
вообще. Так, районная забегаловка средней паршивости, где все всех
знают, где у каждого есть свое место и время. Посторонние или случайные
люди сюда не заходили, наверно, еще с основания забегаловки. Да
и в наш квартал редко кто забредал из посторонних. Квартал был,
как квартал, ничего хорошего, но и ничего плохого. Среднестатистический
спокойный небогатый квартал. Место, где нашли свое прибежище те,
кто в прошлой жизни были трамваями, а подавляющее большинство остались
трамваями и по сей день, уже в новой безрельсовой жизни. Маршрут
Работа-Кафе-Дом, и так изо дня в день, с выгулом в местный кинотеатр
или на танцы по воскресеньям. Так было со времен сотворения Мира.
Она была черным очарованием. Черные волосы, черные большие глаза.
Черные платье и туфли. Она вошла в "Зеленый таракан" с
таким видом, будто была здесь постоянным клиентом. Не обращая внимания
на то, что все, кто был в баре смотрят на нее, затаив дыхание, она
подошла к стойке и села на табурет.
- Коньяк, - заказала она.
- Пожалуйста.
Она взяла коньяк, лениво окинула взором зал.
- Мда, - сказала она себе, а затем повернулась к Эрни, который сидел
неподалеку за стойкой и что-то спросила.
Надо заметить, что Эрни был породистым двадцатипятилетним самцом
почти без вредных привычек. Высокий, стройный, спортивного вида,
с такими же, как у нее черными глазами.
- Пойдем, продолжим где-нибудь в другом месте, - сказала она Эрни,
и они вышли из бара. Ее небольшой, но шикарный автомобиль был припаркован
буквально у входа в бара.
- Садись.
Она вела машину как бы нехотя, как плохой статист на кинопробе,
словно машина знала дорогу сама, а она держала руль, смотрела на
дорогу, переключала скорости и нажимала на педали исключительно,
чтобы создать видимость управления автомобилем. Вела же она машину
прекрасно.
- Можешь звать меня Элизабет, - бросила она Эрни.
Это были единственные слова, произнесенные кем-либо из них за всю
дорогу, но молчание не было гнетущим или выстраданным. Они молчали,
как хорошие друзья, которые понимают друг друга без слов. Они давно
уже выехали за город, и теперь неслись с огромной скоростью по широкому
пустому шоссе, вспарывая темноту светом фар.
Эрни ни на минуту не покидало ощущение, что все происходит в волшебном
сне. Он был трезвым, здравомыслящим парнем, знающим себе цену и
свои возможности. Они были, как разные полюса магнита, которые каким-то
чудом оказались вдруг рядом в дорогой машине. Что-то здесь было
не так, было неправдой, было плохо придуманным фарсом. Как такая
шикарная женщина могла забрести в "Зеленый таракан", оказаться
в их районе, выдернуть Эрни из привычного круга последовательно
повторяющихся событий? Зачем он ей? Что ей от него нужно, ей, женщине,
которая при нормальных обстоятельствах на него бы и не взглянула?
Но стоило Элизабет посмотреть на него, задать свой ничего не значащий
вопрос, и Эрни… Он был полностью в ее власти, а это было совсем
не в правилах Эрни. Он не привык подчиняться женщинам, но Элизабет.
Для Элизабет он готов был на все.
- Эрни.
- А, что?
- Проснись, мы дома.
Эрни и не заметил, как провалился в глубокий сон.
То, что Элизабет называла домом, было настоящим старинным замком.
Массивные каменные стены, внушающая уважение дверь, просторные высокие
залы… Наконец, они очутились в относительно небольшой уютной комнате
с огромной кроватью посредине. Но комната не была спальней, тем
более, женской. Не было в ней всех этих мелочей, создающих атмосферу
спальни. Она (комната) больше напоминала гостиничный номер, или…
Да, скорее, это было похоже на спальню в музее.
- Я здесь не живу, - прояснила обстановку Элизабет, - Меня угнетает
вся эта готика. Наше родовое гнездышко давно уже не пользуется популярностью.
Кроме меня здесь вообще никто не бывает, а я приезжаю в очень редких
случаях, например, как сегодня.
- У тебя сегодня праздник?
- У меня сегодня главный праздник нашего рода.
Эрни приготовился слушать, но Элизабет только сказала:
- Скоро ты все узнаешь. Как насчет немного вина? - и, не дожидаясь
ответа, она дернула за шнур. Где-то вдалеке зазвенел колокольчик,
а буквально через несколько минут служанка вкатила в комнату небольшой
столик на колесах.
- Спасибо, Маргарет, - поблагодарила ее Элизабет, и служанка вышла.
- Устраивайся, - сказала Элизабет, забираясь с ногами на кровать,-
хочешь, бери подушки. Будь, как дома.
- Выпьем, - она посмотрела в глаза Эрни, и у него опять все поплыло
в голове.
Они пили вино, разговаривали, бесконечно долго разговаривали, но
Эрни не понимал ни единого слова. Его сознание улавливало малейшие
колебания интонации, тембра, глубины звука, но слова совершенно
потеряли какой-либо смысл. Примерно так человек с абсолютным слухом,
но далекий от биологии или охоты воспринимает пение птиц. Элизабет
тем временем преобразилась. Она превратилась в некое богоподобное
существо удивительной красоты.
- Веришь ты в меня? - ворвалось в сознание Эрни.
- Да, повелительница.
- Любишь ли ты меня?
- Больше всего на свете.
- Готов ли ты умереть ради моей любви?
- Да.
- На колени.
Эрни опустился на колени. Элизабет принялась бормотать заклинания.
Она обошла вокруг него несколько раз, затем, не умолкая ни на мгновение,
начала срывать с него одежду, помогая себе старинным ножом странной
формы, после чего принялась чертить на его теле магические знаки
все тем же ножом, правда, не причиняя боли.
- Признаешь ли ты меня и только меня?
- Да, госпожа.
- Целуй, - она протянула руку.
- Достаточно, - но Эрни не хотел отпускать эту божественную руку,
и Элизабет пришлось его оттолкнуть.
- Мы не закончили. Отрекаешься ли ты ради меня от Бога, Дьявола
и Мира?
- Отрекаюсь.
- Поцелуй подол моего платья. Один раз!
- Отдаешь ли ты мне тело, разум и душу? Отдаешь ли ты мне всего
себя?
- Да, госпожа.
- Поцелуй мои туфли.
Эрни упал к ее ногам. Он был счастлив, он был предельно счастлив.
Он был словно религиозный фанатик, готовый на все, ради своего бога,
и вдруг Бог нисходит к нему с небес, к нему, простому смертному!
- А теперь иди и возьми меня! - Элизабет скинула платье.
Эрни готов был умереть от счастья. Обладать Богом! Пусть одно мгновение,
пусть после этого он превратится в ничто!
- Еще, еще, еще… - стонала Элизабет, вонзая свои острые, как кинжалы
и твердые, как сталь ногти в его спину, - еще…
Сладкая волна вселенского счастья родилась внизу живота Эрни, прошла
вдоль позвоночника и разорвала неземным светом весь Мир, а в это
время зубы Элизабет вгрызались в его горло, чтобы вместе с семенем
забрать и его жизнь.
Выпив всю его кровь, Элизабет высвободилась из-под бездыханного
тела, и принялась его поедать, ловко орудуя ножом. Она съела все
до последнего кусочка плоти, после чего позвонила прислуге.
- Ванна готова, госпожа.
- Хорошо, Маргарет. Убери здесь все и приготовь мне что-нибудь надеть.
2
Я знаю, что это невозможно, но я помню, как рождался на свет, помню
все до мельчайших подробностей, помню как бы со стороны, словно
я находился в этот момент рядом или смотрел на экран монитора. Помню,
как выглядела моя мать, помню ее имя - Элизабет, помню, как на третий
день своего существования я остался один. Мать просто исчезла, сбежала
из родильного отделения. О моем отце вообще не было никаких сведений.
Меня уже хотели отправить в приют для таких же, как я - никому не
нужных младенцев, но буквально в последний момент объявились мои
далекие родственники и забрали меня к себе. Надо заметить, что родители
относились ко мне хорошо, чего я вряд ли могу сказать о моем братце,
который, скорее всего, почувствовал себя обделенным при моем появлении
в доме, и всячески старался испортить мне жизнь под видом воспитания
и заботы.
Когда же мне было лет пять, у меня появилась младшая сестренка,
которая круглосуточно орала, словно ее тут резали. Старший братец
к тому времени отвоевал себе право на отдельную комнату, я же с
ума сходил от детского крика. Я не мог больше терпеть, и однажды
подарил сестренке новые мамины пуговицы - яркие, перламутровые пуговицы,
как раз помещающиеся у сестренки во рту, куда она тащила все, что
попадалось ей под руку. Она принялась вертеть их в руках, что-то
радостно агукая, а потом затихла. Когда хватились родители…
Потом стало совсем плохо. Отец от нас ушел, мать запила, братец
пропадал неизвестно где, а когда возвращался домой, начинал "учить
меня драться", срывая на мене свое плохое настроение. К тому
времени у него уже были большие проблемы. Став постарше, он подсел
на иглу, и начал все тащить из дома, что не успевала пропивать мать.
Единственным моим другом был маленький бездомный щенок, которого
я подобрал на улице.
Однажды, вернувшись домой, я застал братца, роющимся в моих вещах.
- Пошел вон, скотина.
- Где деньги? - закричал он, - Я знаю, что у тебя есть деньги.
- А этого не хотел? - я показал ему средний палец.
Брат весь изошел злобой. Ему срочно нужна была доза. Не скрою, я
радовался его страданиям. Он принялся осыпать меня матом, угрожал,
грозился убить, но старался держаться на расстоянии, так как я к
тому времени был намного сильнее его.
- Убирайся! - я схватил его за шиворот и вышвырнул из комнаты.
И тут ему под руки попался щенок.
- Ну так вот тебе, б…е отродье, получай! - братец схватил щенка
за голову и выдавил ему глаза большими пальцами. Затем он бросил
визжащего от боли щенка на пол и несколько раз прыгнул ногами ему
на голову. Голова с хрустом лопнула, запачкав мозгами пол и стены.
- Ты!!!!!!! - захлебнувшись яростью, я кинулся на брата. Я ломал
ему руки, ноги, топтал его пах, выдавливал глаза, выбивал зубы,
а потом схватил кухонный нож и вспорол его мерзкое наркоманское
брюхо. Он был все еще жив. Тогда я схватил пачку соли и засыпал
его пустые глазницы и брюхо. Если бы было можно, я бы возрождал
его к жизни и убивал, возрождал и убивал…
Истерический крик матери привел меня в чувства. Один профессиональный
удар, и она лежит на полу рядом с братом. Удивительно, но бутылка,
которую она принесла с собой, не разбилась, упав на пол. Я вылил
весь алкоголь в рот матери, открыл газ и оставил на столе свечу.
Через час я покинул город.
3
Я вышел несколько дней назад. Немного денег, которые я припрятал
на черный день, приятно оттопыривали карман. На первое время этого
должно было хватить, а потом… До потом еще надо дожить. А пока можно
немного прочистить мозги у Алекса. Благо, он не далеко, и вот-вот
откроется. Я закурил сигарету, поднял воротник плаща, чтобы хоть
как-то укрыться от сырого промозглого ветра (противная штука осень)
и направился к Алексу. Идти было как раз одну сигарету.
- Закрыто, - буркнул Алекс, когда я вломился в пустой бар.
- Глаза оторви от задницы.
- А, Ник! Давненько тебя не было видно.
- Я был на водах. Говорят, помогает от больной совести.
- Тогда рюмочку за счет заведения?
- Вот теперь я вижу, что попал к старому доброму Алексу.
- Пожалуй, я с тобой тоже выпью, - Алекс налил две рюмки, - За тебя.
- Извините, от вас можно позвонить? - от этого голоса меня как будто
током шибануло.
- Мама!
Я готов был поклясться чем угодно, что это была Элизабет. Она ничуть
не изменилась, хотя прошло более двадцати лет. Все те же двадцать
с чем-то на вид, тот же огонь в глазах. Она была в черном, и этот
цвет был ей не столько к лицу (ей все было бы к лицу), сколько гармонировал
с ее внутренним содержанием.
- Оригинальный способ знакомиться в баре. Так можно я позвоню?
- Конечно, мэм, - Алекс поставил телефон на стойку.
- Налейте нам с остряком чего-нибудь, - сказала она, и, слегка подумав,
добавила, - и себе тоже.
- Алло, Марта? Я скоро буду… Да… Как обычно.
- Ну и кто у нас здесь шутит? - спросила она, глядя мне в глаза
своими черными глазищами, от которых я опьянел сильней, чем от водки.
-Ник.
- Прелестное имя. Можешь звать меня Элизабет. Пойдем?
И я пошел вслед за ней, как ручной песик за своей хозяйкой, ни о
чем не спрашивая. У меня даже в мыслях не было сказать ей нет. Отныне
любое ее слово было для меня законом.
- Садись.
У нее был шикарный "Ролс-ройс". Я сел в машину и провалился
в небытие.
- …правда, он прелесть? Чем-то на тебя похож.
Я включился уже в уютной просторной комнате с высоким потолком.
Она была точь-в-точь, как женские спальни в мыльных операх, а сериалов
на своем курорте я насмотрелся, будь здоров. Мы сидели на огромной,
раньше я таких не видел, кровати. Элизабет держала на руках упитанного
бутуса, который довольно агукал и смеялся. Пожалуй, я выключился
только для себя самого.
- Нравится?
- Симпатичный, - сказал я, слегка покривив душой, - Не люблю детей,
но их мамочкам об этом не скажешь.
- Держи, - она дала мне ребенка на руки.
- Ну, привет, - с детьми я теряюсь сильнее, чем монах в постели
со шлюхой.
- Да ты никогда детей не держал!
- Держал пару раз.
- А свои?
- Не мой стиль.
- А что в твоем стиле?
- Еще не знаю.
- Ты пока поиграй с ним, а я пойду распоряжусь насчет ужина. Хорошо?
Когда же она оставила нас одних, во мне проснулось какое-то странное
чувство, которое дремало все эти годы среди моих инстинктов. Я вдруг
почувствовал связь, единение с этим довольно хрюкающим существом
у меня на руках, мне захотелось стать с ним одним целым, чтобы он
превратился в меня, а я его. Мой разум угасал, подчиняясь инстинктам,
отходил на второй план, превращался в зрителя… Я поднял ребенка,
поднес к лицу, поцеловал… И вдруг, подчиняясь дьявольскому импульсу,
я впился зубами в нежное детское тело. Страшный предсмертный крик
умирающего младенца наполнил комнату, ударил меня по ушам, заставил
втянуть голову в плечи. Ловким движением я свернул ему шею, и принялся
пожирать его тельце.
Когда же все было кончено, я вновь стал собой. Я был раздавлен,
уничтожен, убит. Несмотря на то, что в свое время я отправил на
тот свет практически всю свою семейку, несмотря на целую кучу убийств
впоследствии, убийств, ставших моими буднями, такое было выше моих
сил.
- На, выпей.
Я машинально осушил стакан, даже не почувствовав вкус питья. Буквально
через минуту мне уже стало легче, а еще через некоторое время на
меня обрушилось абсолютное ватное спокойствие.
- Отошел?
Я согласно кивнул. Говорить мне совсем не хотелось.
- Не волнуйся, это у нас в роду, мой бедный мальчик. Пожирать детей,
чтобы оставить потомство, пожирать мужей... - она спокойно курила,
сидя рядом со мной на кровати и гладила меня по голове, - успокойся,
ничего страшного. Мальчики в нашем роду никогда ничего не значили.
Это была ошибка. Такая же, в принципе, как и ты. Но мы исправим,
мы все исправим. Правда? - она посмотрела мне в глаза.
Разве мог я сказать ей нет!
- Ты должен будешь ответить на мои вопросы. Должен говорить да.
Всегда только да. Ты понял?
- Да, - ответил я, как автомат.
Я был как человек-машина. Я прекрасно понимал ее вопросы, понимал,
чем для меня все это грозит, но я был абсолютно спокоен, мой рот
сам произносил да, а тело слушало Элизабет
- Веришь ли ты в меня?
- Да
- Любишь ли ты меня?
- Да!
- Готов ли ты умереть ради моей любви?
- Да.
- На колени.
Мое тело стало перед ней на колени. Элизабет принялась бормотать
заклинания. Она обошла вокруг меня несколько раз, затем, не умолкая
ни на мгновение, начала срывать с меня одежду, помогая себе старинным
ножом странной формы, после чего принялась чертить на моем теле
магические знаки все тем же ножом, правда, не причиняя боли.
- Признаешь ли ты меня и только меня?
- Да.
- Целуй, - она протянула руку.
Мое тело выполнило приказ.
- Отрекаешься ли ты ради меня от Бога, Дьявола и Мира?
- Да.
- Поцелуй подол моего платья.
- Отдаешь ли ты мне тело, разум и душу? Отдаешь ли ты мне всего
себя?
- Да.
- Поцелуй мои туфли.
Я склонился к ее ногам и поцеловал ее туфли.
- А теперь иди и возьми меня! - Элизабет скинула платье.
|