Лёша Гурзо
н. я.
лес в сумерках не одинаков
но утром в зябкий час росы
от я до а располье маков
одуревающей красы
одолевающее жженье
по души хитится по чьи
от яда алого круженье
до невесомости почти
обмакиваясь до озноба
в распылье огненном следи
как зов достигнет приказного
оттенка и хлестнёт иди
тянулись тени и теснились
чтоб свету было не расти
в узлы тяни те нити силясь
клубок попыткой обрести
и выбросить когда взойдёт
сверкнув ножом электросварок
свергающий себя полёт
свет фиолетовый podarokk
17 декабря 2001
Кольридж
Летишь по Ridge – а в мыслях Кольридж.
Так, не заметишь, и влетишь:
взлетишь от сердца далеко, лишь –
пыль да пар, да мрак – и тишшь
что?
да: Олежке скоро в колледж...
продлить страховку... на когда –
апоинтменты (ветром – Кольридж)...
сфотографироваться, да.
И сетуешь, коришь и колешь –
доколе ж в глубину виска
ты будешь вмешиваться, кореш,
в меня поющий с высока?
Заносчиво косится профиль
из отражения – но чей!
Не важно, новичок ли, профи ль –
за руль нельзя, не спав ночей.
Не отпускает цепкий Кольридж…
Спеша, паришь по Ridge – домой!
Закуришь – поперхнёшься: в горле ж
и в сердце Кольридж,
бохтымой!
Chicago`999
Поэт.
То
казарма приснится, то вспомнится кпз,
то одышкой так называемая больница
отзовётся в лёгких; ещё что: о колбо… - се-е-
товал кореш в бараке (погиб, хранится
мавзолейно в глинистой мерзлоте -
ковш не жахнул бы дражный!); ещё: шабашки
бесшабашный, не вольный, каменщик… Ночью - те
параллели в скрестье, угу, но - свернусь в тельняшке,
как в шлагбаум схваченный, ткнусь в матрас -
(как матрос - в полосочку, как пижама
на казённом коште - водится так у нас)…
Тц-с-сплю, Остап, оставшийся вдруг без Рио:
се - ребристой зеброй судьба бежала,
а за ней дразнённо гнались борзыя
бесполезно, или в глазах - безрыбья
рябь колеблющаяся канала?..
И в плену пелёнок, и по сей день -
не обучен плакать навзрыд, лишь скулить немея, -
я теперь, когда почти поседел,
подбиваю бабки - как таковых не имея.
Поэтапно
вспомнил всю жизнь, канвой
которой в разнообразье сером
был (почему только был) конвой:
в обличье учителя или мили-цанером;
то - начальничком (как же ж!), ещё чёрт те кем,
то враз всеми вместе волчарами, то, внезапно,
сам себе - и своим - поводырь юродивый… И затем -
сократил заголовком наречие поэтапно.
Ш/К
Детка, все мы немного… того
ли, этого
собственной жизнью стоим.
Я тоже прикидывал – итого:
зебра я,
вне седла и стойл.
Иные хмыкнут: а что так! Есть-де
такие звери – к примеру, зубры:
на них, мол, тоже никто не ездит…
Оставьте, правка – реликт цензуры.
Прирос нутром к полосатке резвой –
разъять не справятся, хоть порезав!
Так, усмехаясь, признайте: Лёше-де
грэви-дикарка – роднее лошади!
Чужд прихотливых изгибов моды
этот причудливый зебрый народ:
неповторимый рисунок морды –
шк…
к-кожей выстраданный
штрих-код
ПЁСЕНКИ ПО БОСИКОВЕДЕНИЮ
1.
Дорожки застеклячены –
поэтому Анчар
походкой Аси Клячиной
влачится по врачам.
Поэтому по этому
пути, когда пешком,
низзя ходить раздетому,
разутому притом.
Хозяин, бечь не по небу:
будь трижды босяком,
но присобачь хоть чё-нибудь –
ступать не босиком.
К себе ведь не беспечен: и
ботинки, и носки!
А я, необеспеченный,
хромаю до тоски...
2.
У Анчарки лапочка
задняя болит.
Испросила тапочка
лапа-инвалид.
Молвил мастер, кашляя –
тоже инвалид:
мерку снимем; каждая
лапа – индивид!
...Напускают граждане
удивлённый вид:
эдак хочут кажные,
каждый говорит.
Хромово обутыми
всем охота быть –
и хромают, будто им
не везёт ходить.
Не у всех же лающих –
разъясню, как гид, –
тапочка желающих
лапочка болит.
Не хочу травмировать –
но велит мне долг
вас проинформировать,
чтобы взяли в толк.
Разойдитесь, очередь,
тут вам не музей:
тапочки и прочее –
только для друзей!
Ляпнул, точно сплюнувши
на людей – и вот:
третью ночь не сплю уже –
совесть не даёт.
`2000
Памяти 11 Сентября
число
1.
...все оттенки смысла
умное число передаёт.
Николай Гумилёв
Мир гневом крайним всеобще пышет
взамен приемлемых середин.
В. спит и видит, спешит и пишет
поэму «Девять один один»…
столько ненависти нена
висти ненависти столь
что и новости и нено
вости сыплются как соль
на одну большую рану
торопя больной приказ
ох и вдарят по ирану
ливии афганистану
и судану и туда… ну,
кто не с нами – против нас!
Против нас, и с нами, злоба,
против нас, и с нами, жуть –
распаляющие, оба
чувства не позволят ж и т ь
2.
Кому повем…
Я не знаю, какое сейчас число
вещих – мучеников святых.
Тщетен правильный ход часов –
не они наблюдают их.
Победимся, братцы – и что с того:
помянуть – достанет ли запятых?
Для кого святые, коль никого
на Земле не сыщете,
кроме них?
Песенка из донорского пункта
В поочерёдном «здравствуйте»,
в движении по кругу –
не думаешь о том,
что соберутся драться те,
кто кровь давал друг другу,
когда-нибудь потом…
Не зная брата ли, сестру
в лицо, кивать не станешь,
мелькнёшь – и стороной.
Сострою рожу ли, сострю,
когда меня достанешь,
не узнанный родной.
“…цикада,
неумолкаемость ей свойственна.”
Осип МАНДЕЛЬШТАМ
Крымский полуостров, полу-остров.
Полу-лето или полу-осень...
Был тогда я маленького роста,
весил, соответственно, не очень.
Сон явился: крымская цикада
ночь насквозь убежища просила;
буковки плясали – и Chicago
виделось похожим на Спасибо.
За полвека – больше – всё забылось,
нет – полузабытое осталось,-
в тёмный угол памяти забилось –
может, детям чуточку досталось.
Что к чему – разгадываю слепо...
Наконец, очнулся я, дурило:
то цикада, колющая, слева –
за побег всю ночь “благодарила”.
За секундой цвиркала секунда,
и щекотно в ухе стрекотала
пьяная цикада – в три квартала
раздавалась гулко… А сегодня
День Благодарения в Чикаго
был до одурения приветлив:
мне сестра открытку начеркала
с вечера – не сразу и приметил.
Симферополь. Мама так считала,
что в Крыму рождённому – как свыше
благодать…Сегодня, из Чикаго,
крымскую цикаду и не слышно.
12 июля’2000
|