Валерий Михайлов

ЕДИНЫЙ ГВОЗДЬ

ЛИА

0

Давным-давно, когда люди и звери еще говорили на одном языке, жил на земле добрый пастырь. Был он скорее не добрым а бесхарактерным. Такую бесхарактерность люди часто путают с добротой, хотя, несомненно, добрым он тоже был. И была у него отара овец, которые, кто как мог, пользовались его бесхарактерность. Овцы норовили разбрестись по лесу, и ему приходилось ночи напролет ходить и собирать их в отару, а иной раз нападала на них лень, и тогда пастырь сам собирал для них траву. Издевались овцы над ним, как хотели. К тому же, будучи практически без присмотра, часто попадали они в неприятности, болели, а то и просто нападал на них мор. И как пастырь с ними не мучился, стадо все сокращалось и сокращалось. Стоило же ему выйти в деревню или просто оказаться на людях, как все тут же начинали смеяться над ним. Смотрите, - кричали люди, - вон идет чудо-пастырь, которого любая овца пасти может.

Шел как-то пастырь по лесу, вдруг видит: глубокая яма, а в яме волк. Совсем уже силы потерял от голода, давно, видать, в яму попал. Сжалился пастырь над волком. Вытащил его из ямы, принес домой. Накормил, отогрел.

- Чем я могу тебе отплатить? - спросил пастыря волк.

- О какой плате ты говоришь! Не ради платы я помог тебе.

- У тебя усталое лицо и печальный взгляд. Скажи, что тревожит тебя, вдруг я смогу помочь?

- Вряд ли ты сможешь мне помочь.

- Тогда расскажи, чтобы просто облегчить душу.

- Ну хорошо, - сказал волку пастырь и рассказал ему о печали своей.

- Я могу тебе помочь, - сказал волк, немного подумав, - но тебе придется отдать мне пол стада.

- Лучше потерять пол стада, чем все, - решил пастырь и дал волку добро.

- Только ты должен сделать все, что я тебе скажу, - предупредил пастыря волк.

Утром, когда все проснулись, выяснилось, что волк убежал в лес, задрав перед этим самую жирную овцу. Проклял пастырь волка, объявив его злом, да на этом дело и кончилось. Только повадился волк овец драть. Если не в отаре, так в лесу обязательно кого-нибудь задушит. Испугались овцы не на шутку, побежали к пастырю, а он только руками разводит. Я вас предупреждал, говорит, что такая ваша жизнь до добра не доведет. Поняли овцы, что без пастыря ждет всех их смерть, каяться начали. Спаси нас, говорят, а мы на тебя, как на бога молиться будем. Пообещали овцы во всем пастыря слушать, и стало у него стадо самое лучшее в деревне, а если какая овца и начинала артачиться, так от нее только рожки и ножки оставались.

1

Конечно, "Зеленый таракан" не закрытый клуб, да и не клуб вообще. Так, районная забегаловка средней паршивости, где все всех знают, где у каждого есть свое место и время. Посторонние или случайные люди сюда не заходили, наверно, еще с основания забегаловки. Да и в наш квартал редко кто забредал из посторонних. Квартал был, как квартал, ничего хорошего, но и ничего плохого. Среднестатистический спокойный небогатый квартал. Место, где нашли свое прибежище те, кто в прошлой жизни были трамваями, а подавляющее большинство остались трамваями и по сей день, уже в новой безрельсовой жизни. Маршрут Работа-Кафе-Дом, и так изо дня в день, с выгулом в местный кинотеатр или на танцы по воскресеньям. Так было со времен сотворения Мира.

Она была черным очарованием. Черные волосы, черные большие глаза. Черные платье и туфли. Она вошла в "Зеленый таракан" с таким видом, будто была здесь постоянным клиентом. Не обращая внимания на то, что все, кто был в баре смотрят на нее, затаив дыхание, она подошла к стойке и села на табурет.

- Коньяк, - заказала она.

- Пожалуйста.

Она взяла коньяк, лениво окинула взором зал.

- Мда, - сказала она себе, а затем повернулась к Эрни, который сидел неподалеку за стойкой и что-то спросила.

Надо заметить, что Эрни был породистым двадцатипятилетним самцом почти без вредных привычек. Высокий, стройный, спортивного вида, с такими же, как у нее черными глазами.

- Пойдем, продолжим где-нибудь в другом месте, - сказала она Эрни, и они вышли из бара. Ее небольшой, но шикарный автомобиль был припаркован буквально у входа в бара.

- Садись.

Она вела машину как бы нехотя, как плохой статист на кинопробе, словно машина знала дорогу сама, а она держала руль, смотрела на дорогу, переключала скорости и нажимала на педали исключительно, чтобы создать видимость управления автомобилем. Вела же она машину прекрасно.

- Можешь звать меня Элизабет, - бросила она Эрни.

Это были единственные слова, произнесенные кем-либо из них за всю дорогу, но молчание не было гнетущим или выстраданным. Они молчали, как хорошие друзья, которые понимают друг друга без слов. Они давно уже выехали за город, и теперь неслись с огромной скоростью по широкому пустому шоссе, вспарывая темноту светом фар.

Эрни ни на минуту не покидало ощущение, что все происходит в волшебном сне. Он был трезвым, здравомыслящим парнем, знающим себе цену и свои возможности. Они были, как разные полюса магнита, которые каким-то чудом оказались вдруг рядом в дорогой машине. Что-то здесь было не так, было неправдой, было плохо придуманным фарсом. Как такая шикарная женщина могла забрести в "Зеленый таракан", оказаться в их районе, выдернуть Эрни из привычного круга последовательно повторяющихся событий? Зачем он ей? Что ей от него нужно, ей, женщине, которая при нормальных обстоятельствах на него бы и не взглянула? Но стоило Элизабет посмотреть на него, задать свой ничего не значащий вопрос, и Эрни… Он был полностью в ее власти, а это было совсем не в правилах Эрни. Он не привык подчиняться женщинам, но Элизабет. Для Элизабет он готов был на все.

- Эрни.

- А, что?

- Проснись, мы дома.

Эрни и не заметил, как провалился в глубокий сон.

То, что Элизабет называла домом, было настоящим старинным замком. Массивные каменные стены, внушающая уважение дверь, просторные высокие залы… Наконец, они очутились в относительно небольшой уютной комнате с огромной кроватью посредине. Но комната не была спальней, тем более, женской. Не было в ней всех этих мелочей, создающих атмосферу спальни. Она (комната) больше напоминала гостиничный номер, или… Да, скорее, это было похоже на спальню в музее.

- Я здесь не живу, - прояснила обстановку Элизабет, - Меня угнетает вся эта готика. Наше родовое гнездышко давно уже не пользуется популярностью. Кроме меня здесь вообще никто не бывает, а я приезжаю в очень редких случаях, например, как сегодня.

- У тебя сегодня праздник?

- У меня сегодня главный праздник нашего рода.

Эрни приготовился слушать, но Элизабет только сказала:

- Скоро ты все узнаешь. Как насчет немного вина? - и, не дожидаясь ответа, она дернула за шнур. Где-то вдалеке зазвенел колокольчик, а буквально через несколько минут служанка вкатила в комнату небольшой столик на колесах.

- Спасибо, Маргарет, - поблагодарила ее Элизабет, и служанка вышла.

- Устраивайся, - сказала Элизабет, забираясь с ногами на кровать,- хочешь, бери подушки. Будь, как дома.

- Выпьем, - она посмотрела в глаза Эрни, и у него опять все поплыло в голове.

Они пили вино, разговаривали, бесконечно долго разговаривали, но Эрни не понимал ни единого слова. Его сознание улавливало малейшие колебания интонации, тембра, глубины звука, но слова совершенно потеряли какой-либо смысл. Примерно так человек с абсолютным слухом, но далекий от биологии или охоты воспринимает пение птиц. Элизабет тем временем преобразилась. Она превратилась в некое богоподобное существо удивительной красоты.

- Веришь ты в меня? - ворвалось в сознание Эрни.

- Да, повелительница.

- Любишь ли ты меня?

- Больше всего на свете.

- Готов ли ты умереть ради моей любви?

- Да.

- На колени.

Эрни опустился на колени. Элизабет принялась бормотать заклинания. Она обошла вокруг него несколько раз, затем, не умолкая ни на мгновение, начала срывать с него одежду, помогая себе старинным ножом странной формы, после чего принялась чертить на его теле магические знаки все тем же ножом, правда, не причиняя боли.

- Признаешь ли ты меня и только меня?

- Да, госпожа.

- Целуй, - она протянула руку.

- Достаточно, - но Эрни не хотел отпускать эту божественную руку, и Элизабет пришлось его оттолкнуть.

- Мы не закончили. Отрекаешься ли ты ради меня от Бога, Дьявола и Мира?

- Отрекаюсь.

- Поцелуй подол моего платья. Один раз!

- Отдаешь ли ты мне тело, разум и душу? Отдаешь ли ты мне всего себя?

- Да, госпожа.

- Поцелуй мои туфли.

Эрни упал к ее ногам. Он был счастлив, он был предельно счастлив. Он был словно религиозный фанатик, готовый на все, ради своего бога, и вдруг Бог нисходит к нему с небес, к нему, простому смертному!

- А теперь иди и возьми меня! - Элизабет скинула платье.

Эрни готов был умереть от счастья. Обладать Богом! Пусть одно мгновение, пусть после этого он превратится в ничто!

- Еще, еще, еще… - стонала Элизабет, вонзая свои острые, как кинжалы и твердые, как сталь ногти в его спину, - еще…

Сладкая волна вселенского счастья родилась внизу живота Эрни, прошла вдоль позвоночника и разорвала неземным светом весь Мир, а в это время зубы Элизабет вгрызались в его горло, чтобы вместе с семенем забрать и его жизнь.

Выпив всю его кровь, Элизабет высвободилась из-под бездыханного тела, и принялась его поедать, ловко орудуя ножом. Она съела все до последнего кусочка плоти, после чего позвонила прислуге.

- Ванна готова, госпожа.

- Хорошо, Маргарет. Убери здесь все и приготовь мне что-нибудь надеть.

2

Я знаю, что это невозможно, но я помню, как рождался на свет, помню все до мельчайших подробностей, помню как бы со стороны, словно я находился в этот момент рядом или смотрел на экран монитора. Помню, как выглядела моя мать, помню ее имя - Элизабет, помню, как на третий день своего существования я остался один. Мать просто исчезла, сбежала из родильного отделения. О моем отце вообще не было никаких сведений.

Меня уже хотели отправить в приют для таких же, как я - никому не нужных младенцев, но буквально в последний момент объявились мои далекие родственники и забрали меня к себе. Надо заметить, что родители относились ко мне хорошо, чего я вряд ли могу сказать о моем братце, который, скорее всего, почувствовал себя обделенным при моем появлении в доме, и всячески старался испортить мне жизнь под видом воспитания и заботы.

Когда же мне было лет пять, у меня появилась младшая сестренка, которая круглосуточно орала, словно ее тут резали. Старший братец к тому времени отвоевал себе право на отдельную комнату, я же с ума сходил от детского крика. Я не мог больше терпеть, и однажды подарил сестренке новые мамины пуговицы - яркие, перламутровые пуговицы, как раз помещающиеся у сестренки во рту, куда она тащила все, что попадалось ей под руку. Она принялась вертеть их в руках, что-то радостно агукая, а потом затихла. Когда хватились родители…

Потом стало совсем плохо. Отец от нас ушел, мать запила, братец пропадал неизвестно где, а когда возвращался домой, начинал "учить меня драться", срывая на мене свое плохое настроение. К тому времени у него уже были большие проблемы. Став постарше, он подсел на иглу, и начал все тащить из дома, что не успевала пропивать мать. Единственным моим другом был маленький бездомный щенок, которого я подобрал на улице.

Однажды, вернувшись домой, я застал братца, роющимся в моих вещах.

- Пошел вон, скотина.

- Где деньги? - закричал он, - Я знаю, что у тебя есть деньги.

- А этого не хотел? - я показал ему средний палец.

Брат весь изошел злобой. Ему срочно нужна была доза. Не скрою, я радовался его страданиям. Он принялся осыпать меня матом, угрожал, грозился убить, но старался держаться на расстоянии, так как я к тому времени был намного сильнее его.

- Убирайся! - я схватил его за шиворот и вышвырнул из комнаты.

И тут ему под руки попался щенок.

- Ну так вот тебе, б…е отродье, получай! - братец схватил щенка за голову и выдавил ему глаза большими пальцами. Затем он бросил визжащего от боли щенка на пол и несколько раз прыгнул ногами ему на голову. Голова с хрустом лопнула, запачкав мозгами пол и стены.

- Ты!!!!!!! - захлебнувшись яростью, я кинулся на брата. Я ломал ему руки, ноги, топтал его пах, выдавливал глаза, выбивал зубы, а потом схватил кухонный нож и вспорол его мерзкое наркоманское брюхо. Он был все еще жив. Тогда я схватил пачку соли и засыпал его пустые глазницы и брюхо. Если бы было можно, я бы возрождал его к жизни и убивал, возрождал и убивал…

Истерический крик матери привел меня в чувства. Один профессиональный удар, и она лежит на полу рядом с братом. Удивительно, но бутылка, которую она принесла с собой, не разбилась, упав на пол. Я вылил весь алкоголь в рот матери, открыл газ и оставил на столе свечу. Через час я покинул город.

3

Я вышел несколько дней назад. Немного денег, которые я припрятал на черный день, приятно оттопыривали карман. На первое время этого должно было хватить, а потом… До потом еще надо дожить. А пока можно немного прочистить мозги у Алекса. Благо, он не далеко, и вот-вот откроется. Я закурил сигарету, поднял воротник плаща, чтобы хоть как-то укрыться от сырого промозглого ветра (противная штука осень) и направился к Алексу. Идти было как раз одну сигарету.

- Закрыто, - буркнул Алекс, когда я вломился в пустой бар.

- Глаза оторви от задницы.

- А, Ник! Давненько тебя не было видно.

- Я был на водах. Говорят, помогает от больной совести.

- Тогда рюмочку за счет заведения?

- Вот теперь я вижу, что попал к старому доброму Алексу.

- Пожалуй, я с тобой тоже выпью, - Алекс налил две рюмки, - За тебя.

- Извините, от вас можно позвонить? - от этого голоса меня как будто током шибануло.

- Мама!

Я готов был поклясться чем угодно, что это была Элизабет. Она ничуть не изменилась, хотя прошло более двадцати лет. Все те же двадцать с чем-то на вид, тот же огонь в глазах. Она была в черном, и этот цвет был ей не столько к лицу (ей все было бы к лицу), сколько гармонировал с ее внутренним содержанием.

- Оригинальный способ знакомиться в баре. Так можно я позвоню?

- Конечно, мэм, - Алекс поставил телефон на стойку.

- Налейте нам с остряком чего-нибудь, - сказала она, и, слегка подумав, добавила, - и себе тоже.

- Алло, Марта? Я скоро буду… Да… Как обычно.

- Ну и кто у нас здесь шутит? - спросила она, глядя мне в глаза своими черными глазищами, от которых я опьянел сильней, чем от водки.

-Ник.

- Прелестное имя. Можешь звать меня Элизабет. Пойдем?

И я пошел вслед за ней, как ручной песик за своей хозяйкой, ни о чем не спрашивая. У меня даже в мыслях не было сказать ей нет. Отныне любое ее слово было для меня законом.

- Садись.

У нее был шикарный "Ролс-ройс". Я сел в машину и провалился в небытие.

- …правда, он прелесть? Чем-то на тебя похож.

Я включился уже в уютной просторной комнате с высоким потолком. Она была точь-в-точь, как женские спальни в мыльных операх, а сериалов на своем курорте я насмотрелся, будь здоров. Мы сидели на огромной, раньше я таких не видел, кровати. Элизабет держала на руках упитанного бутуса, который довольно агукал и смеялся. Пожалуй, я выключился только для себя самого.

- Нравится?

- Симпатичный, - сказал я, слегка покривив душой, - Не люблю детей, но их мамочкам об этом не скажешь.

- Держи, - она дала мне ребенка на руки.

- Ну, привет, - с детьми я теряюсь сильнее, чем монах в постели со шлюхой.

- Да ты никогда детей не держал!

- Держал пару раз.

- А свои?

- Не мой стиль.

- А что в твоем стиле?

- Еще не знаю.

- Ты пока поиграй с ним, а я пойду распоряжусь насчет ужина. Хорошо?

Когда же она оставила нас одних, во мне проснулось какое-то странное чувство, которое дремало все эти годы среди моих инстинктов. Я вдруг почувствовал связь, единение с этим довольно хрюкающим существом у меня на руках, мне захотелось стать с ним одним целым, чтобы он превратился в меня, а я его. Мой разум угасал, подчиняясь инстинктам, отходил на второй план, превращался в зрителя… Я поднял ребенка, поднес к лицу, поцеловал… И вдруг, подчиняясь дьявольскому импульсу, я впился зубами в нежное детское тело. Страшный предсмертный крик умирающего младенца наполнил комнату, ударил меня по ушам, заставил втянуть голову в плечи. Ловким движением я свернул ему шею, и принялся пожирать его тельце.

Когда же все было кончено, я вновь стал собой. Я был раздавлен, уничтожен, убит. Несмотря на то, что в свое время я отправил на тот свет практически всю свою семейку, несмотря на целую кучу убийств впоследствии, убийств, ставших моими буднями, такое было выше моих сил.

- На, выпей.

Я машинально осушил стакан, даже не почувствовав вкус питья. Буквально через минуту мне уже стало легче, а еще через некоторое время на меня обрушилось абсолютное ватное спокойствие.

- Отошел?

Я согласно кивнул. Говорить мне совсем не хотелось.

- Не волнуйся, это у нас в роду, мой бедный мальчик. Пожирать детей, чтобы оставить потомство, пожирать мужей... - она спокойно курила, сидя рядом со мной на кровати и гладила меня по голове, - успокойся, ничего страшного. Мальчики в нашем роду никогда ничего не значили. Это была ошибка. Такая же, в принципе, как и ты. Но мы исправим, мы все исправим. Правда? - она посмотрела мне в глаза.

Разве мог я сказать ей нет!

- Ты должен будешь ответить на мои вопросы. Должен говорить да. Всегда только да. Ты понял?

- Да, - ответил я, как автомат.

Я был как человек-машина. Я прекрасно понимал ее вопросы, понимал, чем для меня все это грозит, но я был абсолютно спокоен, мой рот сам произносил да, а тело слушало Элизабет

- Веришь ли ты в меня?

- Да

- Любишь ли ты меня?

- Да!

- Готов ли ты умереть ради моей любви?

- Да.

- На колени.

Мое тело стало перед ней на колени. Элизабет принялась бормотать заклинания. Она обошла вокруг меня несколько раз, затем, не умолкая ни на мгновение, начала срывать с меня одежду, помогая себе старинным ножом странной формы, после чего принялась чертить на моем теле магические знаки все тем же ножом, правда, не причиняя боли.

- Признаешь ли ты меня и только меня?

- Да.

- Целуй, - она протянула руку.

Мое тело выполнило приказ.

- Отрекаешься ли ты ради меня от Бога, Дьявола и Мира?

- Да.

- Поцелуй подол моего платья.

- Отдаешь ли ты мне тело, разум и душу? Отдаешь ли ты мне всего себя?

- Да.

- Поцелуй мои туфли.

Я склонился к ее ногам и поцеловал ее туфли.

- А теперь иди и возьми меня! - Элизабет скинула платье.

назад (части 0 - 3)

назад (части 4 - 6)

4

- У вас девочка, госпожа.

- Наконец. Где она?

- Вот.

Марта положила на грудь Элизабет новорожденную.

- Счастье мое, - глаза Элизабет светились неподдельной любовью наверно впервые в ее долгой жизни.

5

- Познакомься, Жанна, это Гиви.

Значит теперь мое имя Жанна. За свои неполных шестнадцать лет я успела поменять штук десять имен. Мы меняли города, страны, имена… Нигде нам не сиделось на месте. Мы как будто все время от кого-то бежали. Отца, кроме тех мгновений, когда он умудрился стать отцом у меня не было, в школу я не ходила, друзей… Какие могут быть друзья, если ты никогда не распаковываешь чемоданы?! Воспитывала меня мама, она-то и дала мне неплохое образование. Конечно, уравнения с кучами неизвестных я не решала, да мне это было и не нужно, но этикет, литература, музыка, живопись… Мама прививала мне хороший тон. Когда же мама исчезала "по делам", а это случалось раза два в неделю, я оставалась на попечении у Марты - нашей старой доброй служанки. Конечно, дома мы не сидели. Мама очень быстро обзаводилась знакомствами, и мы бывали на всех мероприятиях, которые могли вызвать хоть какой-то интерес. Так что назвать меня затворницей было нельзя.

Гиви был маленьким тщедушным мужичком с ярко выраженным рыхлым животом. К тому же волосы у него росли где угодно, но только не на голове. С головы они давно уже разбрелись по всему телу. От него воняло потом, чесноком и дешевой водкой. И это ничтожество мама привела домой! Надо сказать, что мама никогда не приглашала к нам в дом (где бы мы ни останавливались, мы снимали дома, мама терпеть не могла гостиницы) мужчин, как никогда не позволяла никому даже малейших намеков в моем присутствии. Ее личная жизнь была покрыта для меня мраком.

Мама была очень красивой, стильной женщиной, исполненной изящества и шарма. К тому же она обладала магнетической силой, превращающего любого мужчину в раба, готового упасть к ее ногам, стоило ей только пожелать этого.

Гиви ввалился к нам, как к себе домой. Первым делом он забрался в бар, соорудил себе нелепую смесь, которую и выпил практически залпом. Затем он плюхнулся с ногами в не чищенных старых ботинках на дорогой диван, и вылупился на меня, будто я недвижимость, которую он хочет купить.

- Что скажешь? - спросила его мама.

- Лизонька, ты просто… - не находя слов, он противно зачмокал губами, - ты прелесть!

Гиви похабно похлопал маму по заднице. Я была в шоке. Мать никому не позволяла раньше так себя вести. Мама вообще не выносила пошлости ни в каком виде, да и не в ее характере было позволять кому бы то ни было по отношению к себе даже малейшего проявления неуважения.

- Значит, договорились? - спросила его мама, как ни в чем не бывало.

- Тысячу баксов за такую красоту! Беру.

- Ну? - мама протянула руку, и Гиви вложил в нее несколько стодолларовых купюр.

- Я вернусь через пару часов. Думаю, тебе хватит? - спросила она у Гиви, тщательно проверив каждую бумажку.

- Ты еще спрашиваешь! - притворно обиделся он.

- Ладно, не скучайте, - с этими словами мама оставила нас одних.

- Ну, чего стала? Иди сюда, красавица, не бойся. Гиви знает, как правильно обращаться с женщинами. Я за тебя тыщу долларов заплатил, а будешь со мной ласковой, еще и тебе дам.

Я стояла, как вкопанная, все еще не решаясь поверить в происходящее. Мама продала меня этому типу, и теперь он…! От одной только мысли об этом мне стало дурно. Голова закружилась, перед глазами поплыли круги. Слова Гиви доносились до меня, как будто издалека.

- Вай, вай, вай! Какая стеснительная девушка. Как же ты замуж собралась выходить? И за что я только отдал тысячу долларов? - притворно, и от этого совсем уже отвратительно причитал Гиви, - ладно, милая, стой там, и все будет хорошо.

Наверно, он говорил все это уже на ходу, потому что буквально в следующее мгновение я ощутила на себе его отвратительные руки. Он принялся лапать меня и облизывать своим вонючим ртом, стараясь засунуть язык как можно глубже ко мне в рот.

- Пошел вон, скотина! - я с силой оттолкнула его.

- Ах ты сука! - он с силой ударил меня кулаком по лицу. Я отлетела в другой конец комнаты и больно стукнувшись головой об стену, упала на пол, - У меня есть товарищ, - Гиви говорил и медленно приближался ко мне, - который обожает, когда шлюшки, вроде тебя, начинают артачиться. Он тогда сначала дает им хороший урок, а когда они становятся шелковыми, засовывает свой член по самые помидоры им в рот. Но он не кончает им, нет. Перед этим он накачивает себя пивом, а девочек использует по прямому назначению. И, не дай бог, она пикнет или выплюнет хоть каплю мочи. Ты меня поняла? А теперь, сука, - он схватил меня за волосы и одним рывком поставил на колени, - ты у меня отсосешь, на всю штуку баксов отсосешь, потому что, если ты отсосешь на меньшее, сдачу я буду получать твоими зубами. Ты меня поняла, сука? - говорил он, а сам засовывал мне в рот…

Не знаю, как у меня в руке оказался нож, но я с силой вонзила его, не глядя, во что-то рыхлое и мягкое, затем еще и еще. Он заверезжал, как свинья, когда ее режут. Я вспорола ему брюхо, отрезала его мерзкий отросток и затолкала ему в рот, после чего я, как была выбежала из дома.

Я была в состоянии аффекта, ничего не видела и не слышала. Я бежала в никуда, что называется, на ощупь. Я не чувствовала ни холода, ни боли, хотя сбила свои босые ноги в кровь. Передо мной все было, как в тумане, все прыгало, скакало, кружило, водило хоровод и выло на разные голоса.

ЛИРИЧЕСКОЕ ОТСТУПЛЕНИЕ

Покончить с собой - это так человечно. Я бы даже сказал здорово. Особенно из протеста или во имя великого идеала. Облить себя публично бензином и поджечь или сброситься этажа так с двадцатого. И вот уже старушкам есть о чем посплетничать на досуге, а прыщавый подросток сможет, наконец, закадрить не менее прыщавую деву при помощи описаний пикантных деталей, родственники получат наследство, а кто-то, если совсем уж повезет, сможет запечатлеть это все на видеокамеру и получить приз. К тому же это так назидательно! Сколько людей сказав: "Еще один дурак!" - почувствуют себя умными и смогут еще крепче спать по ночам.

А еще лучше покончить с собой по причине несчастной любви. Это так приятно греет душу - не каждый день из-за тебя лезут в петлю, едят таблетки пачками или пилят себе вены! И даже чувство вины, эта ноющая боль совести сродни усталости после трудов праведных. И опять-таки будет о чем посплетничать…

Да, покончить с собой - это так человечно, так здорово!

А я открою еще бутылочку пива или сварю кофе, съем аппетитную яичницу с ветчиной или без, вовремя лягу спать…

6

Я медленно просыпалась или приходила в себя. Голова была тяжелая, ватная, набитая черт знает чем. Глаза открывались с большим трудом, и тяжелые, наполненные свинцом веки так и норовили вернуться в состояние равновесия. Тело ныло так, словно по мне прошло стадо слонов. На душе была пустота. Меня словно бы вскрыли и вытрясли все чувства в ближайший унитаз. События последнего времени оставили после себя лишь бездонную вековую усталость.

Я лежала в чистой уютной постели в совершенно незнакомой комнате. Сначала комната задумывалась, как спальня. Соответствующие положению обои, шторы, шкафы и тумбочки, среди которых нашли себе приют шкаф с книгами и письменный стол, на котором пылился старый телевизор. Комната была маленькой, а обстановка, включая старую, больную мебель, была далеко не богатой, очень далеко не богатой. Из одежды на мне были только бинты - кто-то заботливо забинтовал мои ноги.

Я попыталась подняться, но резкая боль в ногах заставила меня сесть на кровать. Ноги болели, как болят наутро ушибы и ссадины. Как я еще без ног не осталась. Босиком, в одном платье по снегу, по льду, по рыхлой соленой кашице, которая была на дорогах. Недавние события мелькали в моей голове, как запущенные в случайном порядке слайды. Мне хотелось забраться с головой под одеяло и остаться там навсегда, но стоило мне сделать так, и я бы сломалась, сломалась бы навсегда, умерла, по крайней мере, внутри. Надо было вставать, брать себя в руки, начинать двигаться, начинать жить. Жить, чего бы это ни стоило.

Я собрала последние остатки сил, и вновь предприняла попытку подняться на ноги, сжимая кулаки от боли так, что ногти впивались в ладони. Самыми трудными были первые шаги, после чего, словно поняв, что сопротивление бесполезно, тело стало более послушным. По крайней мере, я могла идти. На стуле рядом с кроватью висел халат, который, должно быть, предназначался мне.

Выйдя из комнаты, я оказалась в другой, немного большей комнате универсального назначения. Здесь уже были диван с двумя креслами, сервант, пара книжных шкафов и шифоньер. На точно таком же письменном столе стояли более новый телевизор и видеомагнитофон. Кассеты беспорядочно валялись на полу. Дальше был тесный коридор с несколькими дверями.

В маленькой прокуренной кухне за небольшим столом завтракали (я почему-то сразу решила, что завтракали) мужчина и женщина, скорее всего, муж и жена. Она была маленькой, немного, самую малость, пышненькой блондинкой лет тридцати, тридцати пяти. Он был среднего роста, среднего сложения, среднего возраста. Идеальное воплощение золотой середины.

- Проснулась, милая. Присаживайся. Мы как раз завтракаем.

- Где я?

- У друзей. Садись.

Мне наложили полную тарелку жаренной картошки, залитой яйцами и поставили рядом чашку жидкого, но тем не менее, свежего и неплохого чая.

- Это Олег, а меня зовут Валя.

- Жанна, - вяло ответила я.

- Как ты себя чувствуешь?

- Не знаю. Никак.

- Это от лекарства. Валера сделал тебе укол. Поешь.

Есть мне не хотелось, как, собственно, и не есть, так что ела я, как робот, автоматически работая вилкой.

Олег с Валей обсуждали события в клубе. Меня это не касалось, да и карнавал в голове мешал следить за ходом разговора.

- Пойдем, - позвала меня Валя, - не будем мешать Олегу мыть посуду.

Мы перешли в комнату с диваном, которая, оказывается, была залом.

Валя забралась с ногами в кресло, годившееся ей в бабушки и закурила сигарету.

- Будешь? - она протянула мне пачку.

- Спасибо, я не курю.

- Это никогда не поздно исправить. Держи.

Я взяла сигарету.

- Раньше когда-нибудь курила?

- Нет.

- Тогда сильно не затягивайся и мешай дым с воздухом.

- Я сделала несколько неловких затяжек. В голове зашумело, комната поплыла.

- Прибалдела?

- Наверно.

Все ж что-то. Честно говоря, я уже устала от отсутствия чувств.

- Мы можем поговорить? Ты готова? - выпалила Валя, не зная, как еще подойти к разговору.

- Наверно, - неуверенно ответила я.

- Мы нашли тебя утром под дверью. Ты была в жутком состоянии, бредила, грозилась кого-то убить. Тебя было трудно понять. Ты говорила сразу на нескольких языках. Мы принесли тебя в дом, позвонили Валере. Это наш знакомый врач. Он сделал тебе укол, перевязал ноги. Ты была в одном платье, которое пришлось выкинуть и босиком.

- Вы сообщили в полицию?

- В милицию. У нас милиция. Нет, с ними лучше не связываться. Как говорит Валера, милиция - это государственная попытка организации преступности. С ними лучше не связываться. А если, не дай бог, тебя ищут плохие ребята, встреча с ментами вообще противопоказана.

- Поживешь пока у нас, а там что-нибудь придумаем, - весело сказал Олег, входя в комнату. Он сел на диван и закурил сигарету.

- Если не хочешь, можешь ничего не говорить, но тогда нам труднее будет тебе помочь.

Я рассказывала о себе, о матери, о том, как она меня продала за тысячу долларов, как я убила Гиви. Я рассказывала и видела, как меняется выражение лиц моих хозяев. Жалость, шок, недоверие, нежелание верить… Я же была совершенно спокойна. Я говорила спокойным равнодушным голосом, и от такого контраста моя история выглядела еще ужасней, как рассказы Акутагавы Рюноскэ.

Когда я закончила, Валя закурила, а Олег вышел из зала.

- Тут без ста грамм не разберешься, - сказал он, возвращаясь с бутылкой водки и рюмками.

- Выпей, хоть Валера и запретил, но все равно, выпей, - Валя протянула мне рюмку, когда Олег разлил водку.

Мы выпили, и Олег налил по второй.

- Закуси, - Валя протянула мне уже прикуренную сигарету.

Молчание разорвал дребезжащий, противный звонок в дверь.

- Это Валера, он в это время обещал зайти, - успокоила не столько меня, сколько себя Валя, а Олег пошел открывать дверь.

-Ну и как тут наша больная? - Валера был высоким стройным мужчиной лет сорока с красивым и одновременно каким-то бесцветным лицом, - Водку пьешь? Ну, значит, поправляешься.

- Будешь? - спросил Олег у Валеры.

- Я что, похож на человека, способного отказаться от водки?

- Вряд ли, - сказал Олег, оценивающе глядя на Валеру.

- Вот и наливай.

-За что выпьем? - спросила Валя.

- Вы, насколько я понимаю, за свои кровные, ну а я, как и положено по должности, нахаляву.

- Тебе с такой философией надо было в попы подаваться.

- Надо было. Тайна исповеди, и все такое. Представляешь, чего там можно наслушаться. Томов на десять хватит. Хотя у нас тоже не плохо. Сегодня, например, бабу по скорой привезли. Сперма не в то горло пошла. Еле откачали. Да вы наливайте, не стесняйтесь, чувствуйте себя, как дома.

Мы выпили еще по одной, после чего Валера занялся моими ногами.

- Ну что, - сказал он, сняв бинты, - в среднем по палате температура нормальная… У троих комнатная, а у остальных сорок два. Дня через два будешь, как новая.

“Два дня” длились около недели. Я настолько привязалась к этим людям, что временами мне казалось, что я знаю их уже целую вечность. Я все чаще ловила себя на мысли, что совсем не представляю себе дальнейшую жизнь без Вали, Олега или Валеры. На улицу я не выходила, да мне особо и не хотелось покидать эту уютную родную квартирку, не хотелось встречаться с городом, который встретил меня так враждебно. Мне нравилось заниматься домашними делами, помогать с уборкой, варить борщ (Валя научила меня варить борщ), заниматься тысячей мелочей из которых сотворен быт. Внутри я оттаивала. Ко мне начали возвращаться чувства. Я часто плакала ночами, уткнувшись лицом в подушку, чтобы не шуметь. Днем же я старалась ни о чем не думать. Я была человеком без прошлого, а будущее… о нем я тоже старалась не думать, предпочитая жить сегодняшним днем.

- Вставай, соня, - подняла меня субботним утром Валя, - после завтрака поедем тебя одевать… Стоп! А в чем ты поедешь?

Надо сказать, что я была похожа на мать - высокая, стройная. Черные волосы и глаза, смуглая кожа. Я была немного выше Олега, не говоря уже о Вале. О том, чтобы воспользоваться Валиным гардеробом не могло быть и речи. Перерыв весь гардероб, мы остановились на Олеговых джинсах, рубашке и куртке. Валины ботинки были даже слегка велики.

- Ты случайно не Золушка? - спросила она с нотками зависти в голосе.

Рынок оставил после себя неприятное впечатление. Узкие проходы между рядами, грязь, лужи, которые приходилось преодолевать вброд, потому что обойти их было невозможно, толпа людей. Наконец меня принарядили в низкокачественное дешевое тряпье, изготовленное, если судить по этикеткам, в лучших домах Европы. Домой мы вернулись без сил.

- А это тебе на платье, - Валя вытащила из шифоньера отрез дорогого материала. Завтра пойдем к портнихе, а заодно пройдемся по магазинам. К такому платью нужны приличные туфли.

Пишите нам:
a-collection@mail.ru

Полное или частичное воспроизведение любых материалов, содержащихся на этом сайте, допускается только с письменного разрешения редакции.

Copyright © 2001
Art-Collection