ЕДИНЫЙ ГВОЗДЬ
…и сотворил он Мир на едином гвозде, чтобы был порядок во
всем, и все жили счастливо. И воцарились в Мире мир и благодать.
Но не всем такая жизнь была по вкусу. И восстал тогда Айлу со
своим орденом, и выкрали они тот Единый гвоздь, ибо гвоздь есть
власть великая над всем мыслимым и немыслимым. Когда же Байр узнал
о коварстве брата, разгневался он, и пустился в погоню. Три дня
и три ночи гнал он боевых гауров, а на четвертый день настиг брата
вероломного. И была между ними битва, и погибли все заговорщики,
кроме Айлу коварного. Айлу же в тот день удалось бежать. Когда
же Байр нашел Айлу, гвоздя при нем не было. Гвоздь же найти не
удалось. И погрузился Мир во тьму и хаос, оставшись без гвоздя
единого. Умельцы с тех пор строили храмы без гвоздей совершенно
в память о гвозде едином и временах счастья и благоденствия. Поиски
же гвоздя продолжаются до сих пор…
МАКСИМ
0. КРИСТАЛЛ.
Это произошло в те добрые времена, когда на земле еще жили мудрые
императоры, а во дворец мог постучаться даже нищий. В те времена
Страной правил очень мудрый и очень могущественный Император. Как-то
раз пожалел Император нищего, умирающего от голода, приказал взять
к себе во дворец, накормить, напоить, показать, если надо, лекарям.
Нищий быстро пришел в себя. Уже через несколько дней от его истощения
не осталось и следа. Но это было далеко не единственным чудом. Сам
нищий являл собой чудо из чудес. Был он словно Ангел, познавший
все таинства и спустившийся в царство людей. Сам Император выглядел
рядом с ним слугой.
- Послушай, сказал Императору нищий. Ты спас меня, и я хочу тебя
отблагодарить. Поверь, я знаю, как это сделать. Слышал я, что есть
у тебя кристалл высшей мудрости, способный наделить человека мудростью
дракона. Вот уже несколько поколений правителей передают его по
наследству, но никто не может заставить его говорить.
- Откуда ты об этом узнал? - удивился Император.
- Я много чего знаю. А теперь мой подарок. Возьми, - с этими словами
нищий протянул Императору небольшую шкатулку, сделанную из обычного
дерева, - когда пойдешь к кристаллу, возьми ее с собой.
После этих слов нищий навсегда покинул не только дворец, но и Страну.
Нищий был прав. Не одну сотню лет передавался этот кристалл из поколения
в поколение. Чего только ни делали, чтобы заставить кристалл говорить.
Какими только дарами не усыпали его. Ходили слухи, что несколько
раз приносили ему человеческие жертвы. Но все было напрасно. Кристалл
не хотел открывать своей тайны.
Император же каждое утро приходил к кристаллу, приносил в жертву
лучшего своего ягненка и самые дорогие благовония, скорее, из уважения
к традициям, чем из желания услышать кристалл. Он уже не надеялся,
что камень заговорит. Конечно, Император не придал словам нищего
большого значения. Как могла простая деревянная шкатулка заставить
его говорить? Но случилось так, что однажды при посещении кристалла
шкатулка выпала из кармана и упала на пол. От удара она открылась,
в шкатулке оказалась другая шкатулка, на которой было написано:
ОСВОБОДИ КРИСТАЛЛ.
Император словно впервые увидел хранилище. Вот уже несколько сот
лет сюда никто не входил, кроме императоров. Повсюду были следы
времени: пыль, грязь, паутина, покрывающие все вокруг. Да и сам
кристалл выглядел не лучшим образом. Он был покрыт копотью от постоянно
курящихся благовоний, и запекшейся кровью жертвенных ягнят. Подивился
Император своей слепоте. Весь день он приводил в порядок комнату,
убирал, чистил, мыл. Он не мог позвать слуг, ведь никто больше не
должен был видеть кристалл.
Когда же Император пришел на следующий день к кристаллу, тот встретил
его светом драгоценных камней, но этот свет не разжигал алчность,
а грел душу. Возрадовался Император в сердце своем. Вернулась к
нему надежда на то, что заговорит камень. На этот раз он держал
шкатулку в руках. Император засмотрелся на кристалл, руки сами нашли
секретный механизм. Шкатулка открылась с легким щелчком, и оттуда
выскочила еще одна шкатулочка. Император вздрогнул от неожиданности.
Он схватил шкатулку. Так и есть. На ней тоже была надпись. ОСВОБОДИ
КРИСТАЛЛ.
Император вновь окинул взором хранительницу, и вновь поразился своей
слепоте. Ну конечно, зачем кристаллу все это золото и камни, тем
более что на его фоне любые драгоценности выглядели жалкой подделкой.
Рядом с ним все эти предметы роскоши, которые сносились сюда веками,
выглядели жалким ненужным хламом, только занимающим место, лишающим
кристалл воздуха и пространства. Император позвал слуг (один он
ни за что бы не справился) и приказал им вынести все.
В пустой комнате кристалл засиял еще ярче. Казалось, что еще немного,
и он оживет, заговорит, поделится таящейся в глубине мудростью.
На этот раз Императору пришлось повозиться со шкатулкой. Она долго
не хотела открываться. Прошел не один день, прежде чем сработал
секретный механизм, и на свет не появилась еще одна шкатулка. ОСВОБОДИ
КРИСТАЛЛ, - было написано и на ней. И вновь Император окинул хранилище
взором, и вновь поразился слепоте своей. Как же он не понял этого
раньше! Глупец! Как может открыться мудрость такому глупцу! Император
созвал своих слуг и приказал разрушить стены хранилища.
Под открытым небом кристалл засиял иным светом. Теперь он был живым,
но все еще спящим. Нужно было сделать еще один шаг, последний шаг.
Император не стал возиться с механизмом, он разломал корпус шкатулки.
Все правильно, оттуда выползла еще одна, совсем уже маленькая шкатулка,
на которой были начертаны все те же слова: ОСВОБОДИ КРИСТАЛЛ. Император
схватил кристалл двумя руками и поднял его высоко над головой. Кристалл
засиял, наполняя Императора неземным светом, весь Мир, вся огромная
вселенная были ни чем иным, как жалкой тенью кристалла. Кристалл
и был Миром, тогда как… Но тут шкатулка еще раз открылась, и на
свет появилась последняя, самая маленькая шкатулка. На этот раз
ее рождение сопровождалось мелодией. Император не стал ничего читать.
Он понял, теперь он окончательно понял. Император с силой запустил
кристалл как можно дальше, а сам пустился в пляс. Теперь он сам
был кристаллом.
1
Кто я? Максим Кропоткин. Нет, не из этих, даже не однофамилец,
как я привык отвечать. Родился, учился. Сначала учился в школе,
потом в институте. Да, забыл сказать, у меня было детство, хорошее
детство. Родители меня просто обожали. Даже слишком. Институт я
закончил, после чего… Одним словом, биография. Отвечает на вопрос:
что со мной происходило? Но ведь биография - это не я, совсем совсем
не я.
Кто я? Я подхожу к большому зеркалу. У меня в спальне висит зеркало,
в котором я отражаюсь целиком, с руками ногами и головой. Я подхожу
к зеркалу, смотрю на себя, разглядываю лицо, глаза, нос, рот, волосы,
фигуру… Неужели я рост, вес, объем желудка? Вряд ли. Это всего лишь
плоть. Моя плоть. Нечто, принадлежащее мне, но не я. Нет, я люблю
свое тело, забочусь о нем, даже делаю зарядку каждый день кроме
воскресенья. По воскресеньям я отдыхаю. Я люблю покушать, изредка
что-нибудь выпить, ну и, разумеется, девочек. Господь знал, что
делал, когда лепил нам эти штуки. Если бы это было так грешно, это
не было бы так чудесно, что же касается нравстволюбцев и прочих
глашатаев греховности, что ж, пусть думают, что они умнее бога.
Так кто я? Можно конечно окунуться в эзотерический омут, начитаться
Блавацкой, Шюре и многих других, вообразить себя семеричным телом…
Но это не доказуемо, и сколько бы я ни рисовал матрешек, все равно
ближе к пониманию собственной сущности я не стану.
Кто я?
Гурджиев донимал своих учеников этим вопросом. Он называл… Честно
говоря, не помню, как у него называлась эта практика. Помню только
суть. Человек становится человеком после того, как он осознает себя.
Осознание себя позволяет нам действовать, дает возможность выбора.
В обычном же своем полумертвом состоянии мы способны, разве что
автоматически реагировать в заранее заданном режиме. Мы никто и
ничто. Нас нет, как нет свободы воли, нет выбора, нет действия,
а есть только слепое следование заданной программе. Мы живем ровно
настолько, насколько себя осознаем. Никаких привычек, никаких рефлексов,
никакой автоматики. Абсолютное внимание ко всем мелочам. Мимолетная
мысль, малейшее движение, все должно быть зафиксировано и осознанно.
Не подвергнуто анализу, который не более чем дерьмо священных коров,
не облачено в словесную форму, а осознанно, как бывает осознана
боль от загнанной под ноготь иголки.
Другой путь выглядит несколько проще: Задавай себе этот вопрос (кто
я?) до тех пор, пока сам не станешь вопросом. Любой ответ, исходящий
от ума является ложью. Ешь, пьешь, спишь, ходишь на работу, занимаешься
любовью, и постоянно задаешь себе этот вопрос, отбрасывая любые
ответы. В конце концов… Но оставим это без комментариев. Шива, когда
давал своей возлюбленной 112 полезных советов из рубрики "Сделай
сам" комментариев не давал. Только техника. Что будет дальше?
Попробуй, и все узнаешь сам.
По своему малолетству я выбрал наиболее экстравагантную технику,
а именно, уселся перед зеркалом. Садишься перед зеркалом примерно
на расстоянии вытянутой руки. Сбоку источник света, свеча или неяркий
ночник. Свет располагается так, что его не видно в зеркале, то есть
сбоку. Понятное дело, все это происходит в темной комнате. Садишься
вот так перед зеркалом и смотришь себе в глаза, не мигая. Чуть не
забыл, спина должна быть ровной.
Через несколько дней, когда глаза научились более или менее долго
не моргать, началось интересное. Я поплыл. Из глубины зазеркалья
стали выплывать лица. Совершенно чужие, незнакомые лица. Молодые,
старые, лица утопленников, театральные маски. Каких только лиц не
было. Бесконечная вереница лиц. Ох, и страху же я натерпелся! Так
продолжалось месяца два, после чего я стал отключаться буквально
через несколько секунд игры в гляделки.
Пришлось менять технику. Я менял их одну за другой, пытался выполнять
несколько техник одновременно, чуть было не утонул в отбросах кармического
учения и прочей псевдоэзотерической чешуи. Но подобно основному
продукту человеческой жизнедеятельности, я выплыл и со временем
оказался в относительно чистых мистических водах. Я уже начал потихоньку
успокаиваться (верным курсом идете, товарищ), уже сказал себе фух…
2
Стоит только определить, прочувствовать грань, за которой начинается
мир грез, и пошаговое вхождение, аутотренинг, то, что у нас незаслуженно
называют медитацией можно со спокойной совестью спускать в унитаз.
Достаточно проглотить взгляд, взвести мозги по полушарию на ствол…
Ты врываешься в мой мозг резким настойчивым звонком в дверь. Рыжая
хищница с повадками Змея. Женщина-огонь. Настоящий мистический огонь
в его первозданной чистоте, ставший столь редким в эпоху пластиковых
цветов и электронных собак. Демон по имени Альбина. Ты отстраняешь
меня, входишь в комнату, сбрасываешь с себя шкуру-пальто, садишься
на диван.
- Почему так долго? Опять торчал за компьютером?
- Никак нет, ваша честь. Медитировал, - я все еще пользуюсь этим
термином для обозначения своих запороговых похождений.
- Медитировал? - в твоем голосе непонимание с пренебрежением.
- Зря ты так. Это круче любого кайфа, круче секса, круче наркотиков.
- Ну да, это можно сравнить только с написанием очередного шедевра,
- язвишь ты.
- Писательство сродни мастурбации. Сидишь себе один на один и кончаешь
над каждой строчкой. Это же, как тантрический оргазм, пущенный на
расширение сознания.
- Тогда я пойду, а ты расширяй себе сознание дальше.
Ты резко встаешь с дивана.
- Тебе идет злость.
- Поэтому ты меня всегда злишь уже с порога?
- Я тебя обожаю.
- А я тебя ненавижу.
- Ненависть - это особый вид любви.
- Я пошла.
- Стой.
- Выпусти меня!
- Размечталась.
- Я буду кричать.
- Кричи.
Отлично, милая, так даже лучше. Очередная игра в изнасилование,
игра взаправду, по крайней мере, ты вырываешься изо всех сил. Только
не останавливайся, ради бога, не останавливайся, пусть этот бой
завершится финалом. У нас настоящий бой, поединок, турнир. Только,
упаси боже, не рыцарский, ненавижу рыцарей, пусть это будет схватка
самураев, мастеров дзен, встреча молчаний, единение разумов и тел.
Подожди, туфли колготки, трусики… Мы входим друг в друга. Ты вгрызаешься
когтями в мою спину, а я вспарываю тебе низ живота. Кричи! Кричи,
сука! Моя самая лучшая сука! Моя самая лучшая сука в Мире! Ты прокусила
мне губу… кровь… Нет, не останавливайся, еще, еще, еще… Нет, не
надо, пусть остается там, сегодня можно, сегодня…
- Тебе плохо со мной?
- Нет, глупенькая. Просто я так устроен.
- Никак не могу привыкнуть.
- Я кричу, только тихо, там, в глубине себя…
Ты останавливаешь меня поцелуем, моя милая, маленькая, доверчивая
девочка. Ты всегда отдаешься мне после соития, отдаешься душой,
обнимаешь меня вот так, и я чувствую твою открытость, беззащитность,
хотя беззащитность не самое удачное слово, и мы вместе, как одно
целое, проваливаемся в чудесное никуда нашей любви.
Мы выныриваем одновременно, и я отправляюсь готовить для тебя ванную,
варить кофе, накрывать на стол. Во мне просыпается родительский
инстинкт, и ты превращаешься в мою девочку, в мою маленькую любимую
девочку, которую надо выкупать, накормить, закутать в халатик, надеть
носочки, чтобы, не дай бог, не замерзли ножки…
А вот детей я не люблю. Вернее люблю, пока они маленькие, шустрые
и похожи на головастиков, но ДЕТЕЙ! Как представлю себе вечно пищащий
кусок мяса, так меня в дрожь бросает. Не хочу. Наверно, во мне нет
той кнопки, которая заставляет человека заводить семью, детей. И
ведь чем старше я становлюсь, тем больше я не хочу детей, не хочу
жену, не хочу.
Мы возвращаемся в постельку, где любим друг друга уже медленно,
не спеша, смакуя каждое движение, каждый поцелуй. Мы продолжаем
ласкать друг друга и после финала, после долгого финала финалов,
но время, наш враг и учитель, диктует свои правила игры. Тебе пора
уходить. Я одеваю тебя, как маленькую, смотрю, как ты причесываешься,
наносишь боевой рисунок на умытое и от этого еще больше похожее
на детское лицо, как пытаешься расчесать и уложить непослушные волосы.
Волосы ложатся черти как, это тебя злит, и ты вымещаешь на мне свою
злость.
- Отвернись. Что за дурацкая привычка стоять над душой. Займись
чем-нибудь.
- Ладно, - говоришь ты себе, устав от борьбы с прической.
Я осторожно тебя целую (помада!).
- До завтра.
- До завтра, милая. Я люблю тебя.
- А я тебя нет.
3
- Ну, здравствуй, сынок.
- Привет, папа.
Отец выглядел ужасно. Усталое больное лицо, недельная щетина, затрапезная
майка… Он никогда не был таким. Всегда ухоженный, выбритый, всегда
в свежей рубашечке, наглаженных брюках.
- Как ты там? - спросил он, как бы извиняясь, будто был передо мной
в чем-то виноватым.
- Я ничего. Ты то как?
- Да я, как видишь, - он тяжело вздохнул.
Я ощутил острую боль в душе, растекающуюся, терзающую меня, распадающуюся
на десятки, сотни составляющих. Здесь были и стыд, и обида на него,
на себя, на всех и вся, и сожаление, и любовь, и тоска.
При жизни, при его жизни…
В нашей семье не было принято декларировать нежные чувства. Фраза
" Я люблю тебя, мама (или папа)" была под негласным запретом.
Если мне надо было обратиться за чем-нибудь к родителям, отца я
называл по фамилии, а потом, когда у брата родился сын, стал называть
его дедом. Мать же в нашем доме называли исключительно по прозвищу,
которое дал ей отец. С отцом у меня внешне были весьма благополучные
отношения, внутренне же…
Нет, я не жертва неблагополучной семьи или тяжелого обращения родителей,
скорее наоборот. Со мной носились, как с писаной торбой. Я был любимчиком.
Правда, когда я пытаюсь вспоминать детство, меня не покидает чувство
тяжелого черного ужаса. Не обходилось у нас и без эксцессов, особенно,
когда я учился в старших классах и на первых курсах института, но
дальше слов, дальше взаимных именно взаимных упреков и оскорблений
дело не заходило.
Тогда временами я ненавидел отца, ненавидел его пьяный мат (пил
он, кстати, не так уж и часто), ненавидел его образ "настоящего
мужчины" и главы семьи, ненавидел его привычку поднимать по
утрам весь дом, чтобы потом со спокойной душой лечь спать.
Меня раздражала помпезность, с которой он пытался учить меня жизни,
внушая прописные истины или давно уже устаревшую мудрость, раздражала
привычка по сто раз проверять замки, воду, газ, раздражала его безапелляционная
позиция в вопросах, в которых он был более чем некомпетентным. Свою
же некомпетентность он компенсировал талантом демагога, и переспорить
его было невозможно, даже если я был на сто процентов прав.
Но я и любил его, любил по-своему, любил этого эксцентричного своеобразного
человека, любил, но ни разу не сказал ему об этом, как ни разу не
сказал о своем уважении, а его было за что уважать. Он был настоящим
хозяином, умным, интересным человеком, знающим, как себя вести во
многих жизненных ситуациях, человеком не лишенным порядочности и
знающим, что такое честь. Он был неплохим отцом, совсем неплохим
отцом.
А через несколько недель после его смерти мне приснился мой первый
СОН:
Помню, я занимался какой-то ерундой, одним из тех никому ненужных
дел, из которых большей частью и состоит наша жизнь. Я сидел за
столом у себя в комнате, перебирал какие-то бумаги, вроде бы написанные
мной, когда мое внимание привлекли хлюпающие, словно босиком по
мокрому полу шаги и булькающий звук, как будто кто-то полоскал горло.
Отец. Он был похож на свежевсплывшего утопленника, такой он был
раздутый и изъеденный обитателями подводного мира. Он пытался мне
что-то сказать, но кроме клокотания, как при полоскании горла у
него ничего не получалось. Он клокотал, а сам медленно шел ко мне.
Я был настолько парализован ужасом, что не мог даже пошевелиться.
И вдруг я понял, что он говорит. Он должен меня убить. Он должен
меня убить! И если я не уберусь от него к чертовой бабушке, мне
конец! Он ничего не сможет с собой сделать! Мое сознание было парализовано
ужасом, но рефлексы, к счастью, имели режим автоматического включения.
Переключившись на ганглиевую нервную систему, я вышиб стулом окно
и выпрыгнул из комнаты в неизвестность. Законы физики не работали,
верх, низ стороны, пространство, время, все было против меня.
Я оказался в темном низком туннеле, скорее всего в старой заброшенной
шахте. Я бежал изо всех сил, но сзади, ни на шаг не отставая, шел
отец. Ужас придавал мне новые силы, иначе я давно бы уже не смог
двигаться. Туннель все круче спускался вниз, пока не превратился
в отвесный колодец с очень ржавой старой лестницей. Похоже, что
по ней никто не ходил уже целую вечность. Наконец закончился и тоннель.
Я оказался в небольшом коридоре, заканчивающимся дверью, которые
обычно ведут в маленькие чуланы. Так и есть. Я выскочил из такого
чулана, и оказался напротив двери на улицу. Выход!
Я зажмурил глаза от яркого дневного света. Здесь, глубоко под землей,
как и у нас светило солнце! Свет и шок сработали катализаторами,
мое сознание сместилось куда-то в район пупка. Страх и волнение
совершенно исчезли, уступив место абсолютному спокойствию. Я открыл
глаза. Передо мной был совершенно такой же мир, как и наш. Так же
в небе светило солнце, также дул ветер, также росли деревья. Такие
же дома, машины, улицы, люди…
Сзади послышалось клокотание отца. Я обернулся и совершенно спокойно
посмотрел на него. Он улыбнулся мне своим мертвым беззубым ртом
и исчез, превратившись в пятно зеленой слизи.
Подобного рода сны начали сниться мне буквально каждую неделю. Мы
дрались с отцом не на жизнь, а на смерть. Я же был уверен, что как
в КОШМАРАХ НА УЛИЦЕ ЯЗОВА стоило ему меня одолеть, и я больше бы
никогда не проснулся.
Возможно, я пытался избавиться от влияния отца - с годами я все
больше становился похожим на него, возможно на меня так подействовала
его смерть. Об этом можно только гадать.
Со временем я начал привыкать к снам, начал относиться к ним намного
спокойней. В конце концов, сны - это всего лишь сны, но встреча
с отцом в НОВОЙ реальности!…
4
Приобщение - вот некий ключ, открывающий нам глаза, позволяющий
видеть то, о чем иной посторонний человек за всю жизнь не догадается.
Так опыты с травкой позволили мне безошибочно распознавать других
любителей гашиша буквально с первого взгляда. Так геи и лесбиянки
узнают своих собратьев по цеху, так вычисляют ментов.
Обычно во время своих ежедневных прогулок я любуюсь женщинами. Увлечение
гранями (так я назвал для себя мою новую реальность) требует соблюдения
определенного режима. Необходимо нормально есть (не голодать, но
и не обжираться), заниматься спортом (я занимаюсь йогой), высыпаться,
позволять себе алкоголь не чаще, чем один-два раза в месяц и регулярно
бывать на свежем воздухе. Сексом лучше тоже заниматься регулярно.
Такой образ жизни приводит к тому, что начинаешь находиться в состоянии
легкого кайфа, как от небольшой дозы наркотика или хорошего алкоголя,
после которого утром душа расправляет крылья, а не…
Я гуляю по относительно спокойным улицам, где нет сплошного человеческого
потока, за которым не видно людей, я жду, пока чей-нибудь образ
не привлечет моего внимания. Желательно, чтобы она была еще достаточно
далеко, чтобы, глядя на силуэт, можно было дать волю воображению.
Я представляю ее лицо, фигуру, детали одежды… Я заново создаю ее
образ, переписываю набело в моем сознании, а затем начинаю ждать.
Она приближается, рассеивая магические покровы, в которые наряжает
ее расстояние, она словно бы обнажается передо мной, словно смывает
грим моего воображения, чтобы, в конце концов, предстать моему взору
такой, какая есть, бледным подобием своей тени. Но бывают и исключения,
когда оригинал превосходит все мыслимые фантазии, и такие встречи
дают мне минуты ни с чем не сравнимого эстетического наслаждения.
Я брел в никуда, совершая свой моцион, когда мое внимание привлек
совершенно, на первый взгляд, обыкновенный мужичок лет сорока с
хвостиком. Он обогнал меня, и я, повинуясь какому-то внезапному
импульсу, прибавил шагу и пошел за ним. Мы вышли на автобусную остановку.
Постояли минут десять, после чего он, а вслед за ним и я, совершенно
не понимая, зачем я это делаю, сел в автобус. Мы проехали остановок
пять, и оказались в парке имени чьего-то имени, где собирались шахматисты,
коммунисты, а местные художники выставляли на продажу свои шедевры,
оценивая их, как кафель, исходя из площади холста. Там мы, не торопясь,
прогуливались по живописной аллейке. Удивительно, но мой новый "знакомый"
совершенно не обращал внимания на "хвост". Через несколько
минут на аллейке появился еще один субъект пенсионного возраста,
по виду любитель шахмат. Когда же он поравнялся с моим знакомым,
они остановились и принялись оживленно беседовать. Я был больше,
чем уверен, что до этой встречи они были совершенно не знакомы.
Но что-то в них было общего, некая присущая только им еле уловимая
черта, по которой они безошибочно узнали друг друга.
- Простите, молодой человек, мы раньше не встречались в Клубе?
- Что?
- Мы не встречались с вами в клубе?
Возле меня стояла молодая, лет двадцати, симпатичная девушка. Наверно,
студентка, по крайней мере, лицо у нее было умное.
- К сожалению вряд ли, - ответил я и чуть не подпрыгнул, как ужаленный.
Она была одной из НИХ!
-Приходите к нам в клуб. Я думаю, вам понравится. Клуб работает
круглосуточно, так что можете приходить в любое время. Вот, держите,
- она протянула мне визитку, - Там все указано. А теперь извините.
ЛИРИЧЕСКОЕ ОТСТУПЛЕНИЕ
- Для меня люди делятся на две категории, - рассуждал дракон Ыа,
ловко орудуя ножом и вилкой, - а именно на людей с бзиком и без.
Человек без бзика живет, работает, отдыхает, копит барахло, портит
девок, карьеру себе делает. Что еще надо? А человек с бзиком так
не может. Этому нечто свое подавай. Одних в Христы тянет, других
в диктаторы, третьих в дальние страны, четвертым нирвану подавай.
И взаимопонимание между ними практически невозможно. Одет, обут,
сыт, дом хороший, жена красавица, дети… Чего еще надо? А он так
не может, задыхается он от такой жизни. Ему надо в пургу, в стужу,
в зной. Для него цинга милее родной матери. И это у него в крови.
Есть у него внутри кнопка, включающая бзик, и когда она срабатывает,
обычный с виду человек начинает рваться на полюс или сидит ночами
у пробирок. Такие люди творят историю, тогда как остальные не более
чем точка приложения сил. Бзик же не дает покоя ни тем, ни другим.
Для одних человек с бзиком - это тиран, сумасшедший, пророк, слуга
дьявола. Его или боятся, или ненавидят, его восхваляют, но всегда
мечтают убить, его убивают, чтобы потом, когда его бзик никого больше
не раздражает, причислить к разряду богов. Люди с бзиком, надо сказать,
отвечают им взаимностью. Для них в другом человеке важен бзик, а
если ты человек без бзика, то ты никто, быдло, плебс, ноль, статистическая
единица, с которой можно делать все… Что у нас на десерт?
|
